В понедельник вечером дирижер Юрий Темирканов и Заслуженный коллектив России исполнили традиционные русские «блюда»: Второй концерт Рахманинова, в котором солировал их соотечественник Николай Луганский, и «Шехеразаду» Римского-Корсакова – и сделали это со свойственными им харизмой и колоритом. Но во второй вечер на «Proms» оркестр прикоснулся и к менее распространенному репертуару русских оркестров, отважившись «заплыть» в английские «внутренние воды».

«Сказание о невидимом граде Китеже» (1903-1905) – четырнадцатая и предпоследняя опера Римского-Корсакова. Ее либретто основано на двух русских легендах – о граде Китеже, спасенном от захватчиков благодаря его способности становится невидимым, и мифе о Святой Февронии, дочери собирателя меда, обладающей магической целительной силой.

Но исполнение трех из четырех симфонических картин оперы, переделанных учеником и зятем композитора Максимилианом Штейнбергом в оркестровую сюиту, не отличалось ни пылом, ни глубиной и мраком страстей – качествами, которыми, если мы принимает стереотипы, должны обладать русские оркестры. В «Свадебном поезде – Нашествии татар», «Сече при Керженце» и «Вступлении: Похвала пустыне», напротив, были подчеркнуты «градации и различия». Темирканов был чуток к каждой детали калейдоскопического симфонического полотна Римского-Корсакова, а солисты, в частности деревянные духовые, чьи соблазнительные мелодии звучали чисто, несмотря на их размещение в переднем ряду рядом с валторнами, отвечали красивой и выразительной игрой.

Темирканов превосходно контролировал драматургию партитуры, создавая приглушенно-хлопочущее, взволнованное нетерпение вначале (упругое пиццикато и шорох деревянных), и умело управляя ростом напряжения и темпа. Нам показали разнообразные оттенки и настроения: экзотическую необычность, убедительный национальный задор, теплую радость и зловещие тени. Это был проницательный, тонко нюансированный рассказ, развивающийся с естественностью и легкостью, с которыми Темирканов создавал агогические «приливы и отливы».

Для исполнения романтического хита Чайковского — его скрипичного концерта — к оркестру присоединилась Юлия Фишер, скрипачка из Германии. Ее инструмент пел множеством голосов, а сама исполнительница становилась то «создателем» сладких мелодий, то виртуозным шоуменом. Искрометные пассажи первой части, а также Allegro vivace финала были потрясающе уверенными – двойные ноты в каденции показали отличную интонацию в сочетании с полнотой звука. Однако технический блеск никогда не был невыразительным. В Канцонетте теплый лиризм Фишер расцветил бесконечные мелодические линии и убедительные прямые потоки. Роскошный сильный звук, передавая ее собственные глубокие чувства, выразил ее взгляд на это сочинение — в нем не было ни капли сентиментального сиропа, каждый такт был искренним и сердечным .

С самого начала власть Фишер впечатляла — восторженное вступление солиста усмирило рождающуюся энергию начального Allegro moderato у оркестра, и с началом Moderato assai установилось спокойное внимание, обогащенное экспрессивным рубато Фишер. Но оркестр не всецело успокоился — виолончели и контрабасы обеспечивали крепкую основу, и оркестровые тутти были мощными и помпезными, а сила и характер восклицаний литавр привносили элемент неожиданности. Кроме того, Фишер нашла свой собственный заразительный характер танцевального Финала, в котором оба — и солист, и оркестр блеснули — открывающее тутти было свежим и легким после прозрачной Канцонетты, в которой изумительно трепетали пиццикато и трели Фишер.

Темирканов показал себя участливым партнером, дирижируя текуче, но уверенно, делая оркестровую текстуру воздушной и прозрачной, ритм упругим, а динамику выверенной. Переклички между деревянными духовыми и солистом в центральном разделе Канцонетты пленительно выдвинулись на первый план среди внутренних голосов. Последняя часть Концерта отличалась широким чувством, динамика менялась стремительно по мере того, как настроения сменяли друг друга.

На бис прозвучал Каприс № 17 Паганини. В нем Фишер блеснула с превосходно сыгранными октавами, восхитительными скользящими хроматизмами и крепкой ритмической основой — словно глазурь на торте: потрясающе и завораживает.

«Нимрод» Элгара может вмещать больше ностальгии, чем какое-либо еще сочинение. Но в «Энигма»-вариациях Темирканов отверг слезливую сентиментальность и отказался от романтической невоздержанности. Возможно были фрагменты, где дирижер сдвинул темп слишком бесцеремонно: Largamente пятой вариации (R.P.A.) выиграла бы от более широкого дыхания, как, например, и Романс (тринадцатая вариация). Но свобода звучания синкопированных взлетов и падений первой вариации (С.А.Е.) и стаккато в последующей (H.D.S.-P.), которое сухо передавалось от струнных к деревянным, подчеркнуло проведение темы у виолончелей, породив всплеск энергии, сделавший звучание четвертой вариации (W.M.B.) более героическим и решительным. Напряженное остинато седьмой вариации (Troyte), дополненное мелодическими скачками, иронично представило весьма скромный, но полный энтузиазма облик пианиста-любителя Артура Тройта Гриффита, друга Элгара. Звучание струнных, без каких-либо дополнительных средств, передало преображение сущности во вариации «Нимрод». В двенадцатой вариации (E.G.N.) солирующая виолончель прекрасно выделялась на фоне темного звучания струнных, а медь в финале была «округлой», что чрезвычайно порадовало.

Заслуженный коллектив России, конечно, наслаждался возможностью выступить в Королевском Альберт-Холле, да и публика равно радовалась прибытию русских — в зале царила теплая и заинтересованная атмосфера. Юрий Темирканов шутливо пригласил концертмейстеров всех групп принять аплодисменты слушателей, на что оркестранты, довольно забавно, ответили взаимностью, стуча смычками по пультам. Программа вечера была дополнена двумя бисами, мало что добавившими к общему впечатлению от вечера. Конечно, все следы меланхолии были изгнаны из элегантной салонной пьесы Элгара «Salut d'Amour», и, после активного топанья на Арене, произошел неожиданный бросок в неоклассицизм благодаря короткому фрагменту из «Пульчинеллы» Стравинского. Слушатели и музыканты ушли домой счастливыми.

Claire Seymour